Журнал "Жасstar"

Великой победе - 65 лет

Мои учителя-фронтовики

Ребенком я была послевоенным. Возвращавшиеся с фронта молодые мужчины, кто в 46-м, а кто и в 47-м, даже в 49-м году, старались быстро обзавестись семьями, детьми, как будто наверстывая упущенное время. О девчатах и говорить нечего: истосковавшись по материнству, они особо не перебирали – выходили за того, кто посватает, не до большой любви было, своих-то женихов многие с войны не дождались. Старались не только для себя, но и, наверное, для всей страны – великого тогда Советского Союза, потерявшего в страшную войну миллионы своих сограждан. Надо было увеличивать народонаселение, обучать его, ставить на ноги… Неровен час…

Страна это только приветствовала: холостяцким налогом облагались незамужние женщины и неженатые мужчины, налог за бездетность платили даже семейные, но только до рождения второго ребенка, за попытку прервать беременность грозила чуть ли не ссылка в места не столь отдаленные, думать перед заключением брака можно было всего три дня после подачи заявления, молодоженам выписывали стройматериалы для возведения жилья и так далее. Так что благодаря всем предпринимаемым мерам население после войны неуклонно росло. К таким новым росткам послевоенного времени относилась и я.

Жениться-то женились вернувшиеся солдаты, а жить как без образования? Ведь большинство ушли на войну сразу после выпускного бала, только-только успев закончить школу. Страна уже где-то в 50-е годы бросила клич: «Участники войны, на учебу!» Экзаменов вступительных, естественно, никаких, было бы желание.

Жили мы тогда в Зеренде – бывшей станице казачьих переселенцев. Собрались оставшиеся в живых выпускники 1941 года Зерендинской средней школы, а таковых набралось четверо, к ним присоединились некоторые постарше да пограмотнее, и решили поступать в Петропавловский педагогический институт. Особого выбора вузов тогда не было, да и как далеко от дома да от детишек уедешь? После ускоренного курса двухгодичного обучения все прибыли в нашу школу для работы.

Расскажу о тех, кто подавал нам примеры миролюбия, честности, доброты и большой любви к Родине, кто учил нас наукам и преподал уроки мужества.

Василий Демьянович Чубко – бравый офицер Красной Армии. Роста наш учитель физкультуры был огромного, голосом обладал командным, ходил всегда в галифе, заправив их в начищенные сапоги. Спортивной формы тогда ни у кого не было, мамы нам шили шаровары из сатина, чем шире, тем лучше. А у Василия Демьяновича были трофейные, немецкие, с лампасами штаны, зависть всех мальчишек. Было нашему Фитилю, такую почему-то прилепили ему кличку, под тридцать, но нам он казался почти стариком, и ему прощалось неумение лазать по канатам и прыгать через спортивного коня, зато нас он гонял немилосердно. Все его строгости и гонения мы ему прощали еще за то, что он был участником великого Парада Победы в 45-м году на плацу Красной площади. Теперь-то я понимаю, что выбрали его из великого множества бойцов именно за рост и удалую стать. Часто мы его просили рассказать, как он шел по Красной площади, видел ли Сталина на трибуне Мавзолея, знамя какого повергнутого фашистского полка бросал к подножию святыни…

Николай Иванович Разин – наш любимый учитель литературы. У него не было левой руки, но он лихо при ходьбе размахивал протезом с кожаной перчаткой. Человеком он был грамотным и учителем прирожденным. Стихов наизусть знал множество, стремился привить нам любовь к поэзии и к чистоте русского языка. Правила рекомендовал не заучивать на память, а слушать слова и звуки по ассоциациям, поощрял написание сочинений на свободную тему, любил поговорить о судьбах поэтов-декабристов, больших и малоизвестных писателях, часто отвлекаясь от заданной темы урока. Если дисциплина кем-то не усваивалась по причине плохого поведения или лености, пел всего один куплет из известной революционной песни: «Мы – мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути». И тогда все знали, что это означает. Но и без скрытой угрозы даже самые заядлые лентяи старались выучить что-то вне программы и порадовать любимого предметника. Лично я благодарна словеснику-фронтовику за литературные открытия и привитую любовь к чтению книг.

Иван Васильевич Тыртышный тоже уникальная, особенная личность. Война не оставила на нем заметных следов – красавец мужчина с пышной шевелюрой вьющихся волос. Одет был эле- гантно – в бостоновый синий костюм. Он вел у нас историю. Помню его, как сегодня: с журналом под мышкой и с указкой в руке он идет по узкому коридору. А старшеклассницы вздыхают – вот им бы такого жениха! А разница в возрасте была всего-то лет пять-семь. Иван Васильевич снискал себе славу завидного бабника, не пропуская вниманием ни одну приезжую молодую училку. Его дочь Люда сидела со мной за одной партой и часто шепотом делилась секретами семейных разборок папы с мамой. Но вся школа прощала учителю его шалости. Сейчас я могу его сравнивать с педагогом из кинофильма «Доживем до понедельника» в исполнении артиста В. Тихонова – искусством ведения урока он владел в совершенстве. Если это была новая тема – то с трепетом и вдохновением, если опрос – то с дополнениями и новыми пояснениями. Такого в учебниках не было написано, но сказанное запоминалось надолго, а что-то и на всю жизнь. Даты не заставлял зубрить, а учил запоминать по определенной системе, по связи с событиями. И если я знаю и сегодня что-то из жизни великих полководцев древности и прошлых столетий, помню даты, которые мне в жизни ни разу не пригодились, то это только благодаря нашему историку Ивану Васильевичу. Его уроки, посвященные войне, надо было снимать на кинопленку: ведь о подвигах советских солдат рассказывал очевидец! Рассказывал с болью, ненавистью к врагу, с трепетом о своих товарищах, рассказывал так, что верили всему, может быть, даже выдуманному или преувеличенному.

Аркадий Ильич Маракшин – наш химик. Ходил он зимой в военном кителе и в белых бурках. Галоши снимал в учительской и по школе ходил как будто крадучись: тихо, как-то по-кошачьи. Говорил, что в разведке их обучали такому ходу. Весной переодевался в серую косоворотку и хромовые сапоги. Никаких ботинок или сандалет не признавал. Предмет знал исключительно. И методикой преподавания владел уникальной. Если мальчишки заигрывались в футбол на большой перемене и опаздывали на урок, Аркадий Ильич не ругал никого, но и бесследно такой проступок не оставлял: он приглашал всех к доске и просил ответить всего-то на один вопрос: как взаимодействует перегидрат натрия с сернокислым азотом, если добавить туда такой-то элемент таблицы Менделеева? Пытаться ответить было бесполезно даже сильным ученикам, поэтому на дом все получали задание – переписать заданную формулу тысячу раз. Запоминалось наверняка и на всю жизнь. Если класс был чем-то возбужден, учитель не стучал по столу кулаком или указкой, он просто начинал беззвучно шептать, а с наступлением тишины звук своего голоса прибавлял, делая вид, что ничего не происходит и можно заниматься формулами и опытами. Его подмигивания и рожицы мы тоже поначалу воспринимали как какую-то педагогическую уловку, но потом узнали, что это было результатом ранения рядового Маракшина в челюсть. Занимались мы химией как-то играючи, но знания получали фундаментальные. Авторитет зерендинского учителя был непререкаемым во многих институтах страны и служил некоей гарантией того, что можно было поступить на избранный факультет с профилирующим предметом – химией. Лично мне с гуманитарным складом ума этот предмет как-то не давался, но притягательность уроков не могу не вспомнить. Трудно было не выучить, сразу следовало: «С тобой я бы в разведку не пошел!» Особенно после такого усердствовали наши мальчишки, потому что памятью о войне было пропитано тогда все!

Яков Митрофанович Фомич, мой отец. Он также закончил исторический факультет педагогического вуза, но по специальности сразу не работал, а был выдвинут на должность секретаря райисполкома. А потом все-таки пошел в школу, только в вечернюю, преподавал историю более взрослым людям, многие из которых познавали эту дисциплину на полях и фермах, за баранками автомобилей, на стройках, в других организациях нашего райцентра. Вечерами я его не видела, а вот днем иногда подглядывала, как готовится он к урокам: поурочные планы, карты, какие-то книги. Основательности и трудолюбию училась и на этом примере. Как я уже говорила, все были женаты и имели семьи с двумя-тремя детьми. Фронтовую дружбу между собой наши отцы привили и нам, своим сыновьям и дочерям. Мы старались и в школе держаться вместе, и после уроков дружили. А что бывало, когда все собирались вместе и устраивали вылазки на природу! В Зеренде у каждой компании в лесу, что примыкал прямо к селу, было свое место, обычно выбирали большой камень, чтобы можно было устроить наверху стол, рассадить ребятню, накормить ее, а потом пировать самим. Мы рты особенно не раззевали – перекусили и вперед гонять мяч или играть в прятки. Но зато песни в исполнении своих родителей могли отличить от любой другой компании: в многоголосом хоре преобладали песни военные: мужчины запевали, а женщины подхватывали. На других камнях басов слышно было мало, поэтому женщины пели в основном застольные казачьи, типа «Хасбулат удалой» или «Поедем, красотка, кататься». Праздников было мало, отдыхали всего один день, в воскресенье, но я всегда ждала этот день с нетерпением, чтобы помимо урока еще раз услышать какую-нибудь историю о войне, которую ни один учитель не отважится рассказать своим ученикам, потому что педагогический статус все они соблюдали четко, следуя требованиям секретов того времени…

А с каким нетерпением и трепетом мы приходили на пионерские сборы, чтобы посмотреть на своих учителей с полным набором орденов и медалей, послушать рассказы о военном лихолетье. Для них это было уже вчерашним днем, а для нас – будущим. Этим и живем сейчас!

Журнал "Жасstar", №2 (24) 2010 г.

[ Вернуться к содержанию ]