Мамина скатерть
Сколько я себя помню, это чудо-изделие появляется на нашем семейном столе только в самых торжественных случаях и по счастливому поводу. Скатерть эта уникальна: по краям ручная вышивка неописуемой красоты: цветы и зеленые растения — на одной стороне. Распускающиеся подснежники и ручейки с талой водой — на другой. Зимний лес с одинокой избушкой, утопающей в снегу, — на третьей. Оранжевые листья и опадающий березняк с кучкой грибов — на четвертой. Такие вот времена года запечатлены на этой скатерти. Если семейное торжество случается зимой — скатерть разворачивается на летнюю картинку — так веселее сидеть за столом и мечтать о теплом и благодатном времени года. Цвета подобраны яркие, даже краснобокий снегирь на подоконнике смотрится весело и нарядно. Нитки «мулине» тогда, в 1946 послевоенном году, было не достать, меняли на пшеницу у заезжих коробейников. В ход шла и картошка, если всю съесть не успели. Мама рассказывала, что когда посватался прибывший с фронта солдат за нее, в их многодетной семье было не столько радостей, сколько забот: из чего собрать приданое невесте, выросшей за военные годы до «возраста на выданье». В сарае одна корова- кормилица, в огороде лук да картошка. А в сундуке — кусок голубоватого сахара, от которого только по праздникам откусывали кусок и выдавали на чай вприкуску. Бабушке пришла идея: сшить дочери на приданое скатерть, да не простую, а очень красивую, чтобы гостей радовать и самим от созерцания красоты замирать. Дело было за малым — раздобыть ниток. Сестры — Анна и Лида уже и узор придумали с временами года, а вот расшить было нечем. Все гуртом — к отцу, то есть к моему дедушке Федору, удивительному балагуру и фантазеру, так, мол, и так, хотим вышить красивое изделие сестре на радость, зятю на удивление. Пошел отец к амбару, где зерно хранится, прикинул, хватит ли коровушке до свежей зелени дотянуть… А торговцы всякими безделушками в их дом часто заглядывали: на воротах висела метелка из сухого сена — знак того, что здесь постоялый двор и можно не только переночевать, но и покушать. Бабушка Паша была мастерицей готовить, на редкость хлебосольной, постоянно приговаривая: «Проходьте, сидайте». Столыпинские переселенцы, мои дедушка с бабушкой сохранили свои украинские традиции, перенеся их в свой обиход и кухню. В доме главной хозяйкой была огромная печка, которая топилась круглые сутки — в горшках томилась пшеничная каша, варилось мясо или рыба, а когда угли догорали — на железных листах выпекался хлеб, душистый, с румяной корочкой. На отдельном поддоне красовались «жаворонки» — фигурки из теста, отдаленно напоминающие этих весенних пернатых. Лакомство было с начинкой — кому монетка попадется, кому лавровый листочек, а кому и перчинка. Дети, а их было в маминой семье мал-мала меньше, залазили на поветь (так называлась отдельная часть крыши дома) и громко кричали: «Жаворонка, прилети, весну нам принеси, зима надоела, хлеб, соль всю переела». Так вот, в первый же заезд состоялись переговоры между дедушкой и «менялами», при которых присутствовали все члены семьи, а куда убежишь, комната-то одна, с лавками у стен да полатями наверху. Ребятишки оттуда свое слово вставляли: не продешевить бы. Мужики приезжие на своем стояли: нитки нынче дорогие, трофейные, с японской войны привезенные, не скупись, хозяин, отсыпай бричку зерна. Дедушка свой резон предъявляет: нитки в рот не засунешь, красотой сыт не будешь. Долго велись переговоры, по большей части уже для «фасону», вечера длинные, вьюга за окном располагает к затяжной дипломатической миссии. Мама подробностей не помнит, знает только, что к концу весны, а к этому времени как раз свадьба намечалась, нитки были в берестяном лукошке — разноцветные, яркие. В самом процессе вышивания мама не участвовала, не положено невесте себе подарок готовить. Зато сестры сидели за пяльцами сутками, время поджимало. Технику избрали разную: цветы — гладью, а остальное — крестиком, получалось удивительно гармонично и на загляденье красиво!
На процедуре дарения гости ахнули. На фоне того подарка, что был со стороны жениха, а это ухват для горшков и кровать с панцирной сеткой, скатерть вызвала всеобщее восхищение: ай да подарок, ай да красота: быть вашим гостям в доме, быть вашей семье достатку, мир да любовь. А еще нажелали, чтобы сто перемен года прожили вместе мои родители. «Сто» — это, конечно, для красного словца, но пожелания оказались все-таки пророческими: в эту весну они отмечают 61-ю годовщину со дня той самой свадьбы. Отец шутит: «Так долго даже люди не живут, а мы вместе с тобой под одним одеялом вот уже свыше шести десятков лет провели». А что же скатерть? Когда в доме собираются все свои — мама открывает дверцу шкафа и все замирают, миг торжественный и исполнен целого ритуала. Сначала ее встряхивают, освобождая от длительного отдыха, потом поглаживают, а только потом водружают на стол. Белая ткань уже пожелтела от времени, а вот нитки цвет сохранили. Мама никогда не обновляет ее в стиральной машине, только руками, бережно растирая какое-нибудь пятнышко. И отбеливатели никогда не применяет, всегда хозяйственное мыло. Знаю, что когда наступит тот день, которого я больше всего боюсь, я унаследую эту скатерть не только как уникальную вещь, но и как символ семейной традиции, символ душевного тепла родного гнезда и сердечной нежности своих родителей — Фомич Марии Федоровны и Якова Митрофановича. За столом, накрытым этой скатертью, мы вместе обсуждали наши общие проблемы: сколько осталось денег до зарплаты, куда нам с братом поступать учиться, какой купить подарок к юбилею снохи, как принять гостей. Остались на этой скатерти и мамины слезы — капельки, когда умер мой старший брат Володя, незаживающая рана для всех. Кажется, тогда поблекли краски на нитках… Но вот пришло письмо издалека: приедут погостить внучка с правнуком. Наблюдала, как мама тайком от всех доставала скатерть и рассматривала ее — чистая ли, не протерлась ли на изгибах, не растрепались ли нитки, все-таки — возраст у нее больше, чем пенсионный: 21 марта исполнится ровно 61 год, как расцвели на ней краски. Сестры — авторы вышивки, Анна и Лидия, приезжая, удивляются: неужели сохранила сестра? Сами себя хвалят — старались. А нитки-то, нитки, не то, что нынешние китайские. И пошли за столом разговоры о жизни, о ценах, о пенсии, о внуках, обе уже в том возрасте, что принято называть преклонным: тетке Анне — под 90, а тетке Лиде — всего-то под 80. Мама средняя, ей сегодня 83. Смотрю на них — и сердце радуется: сближает всех скатерть, делает отношения между родными более теплыми и доверительными. И еще я думаю: если у меня родственники все долгожители, то и мне отмеряно на этом свете больше средней статистической цифры? Журнал "Жасstar", № 1 (11), март 2007 г.
[ Вернуться к содержанию ]
|
